Зал взорвался криками, люди захлопали, кто-то застучал сапогами по бревенчатому полу. Судья, три раза ударив молотком, поманил к себе Дэниела. "Молодец, мальчик, — едва слышно сказал Брамвелл и улыбнулся.
Миссис Бетси рыдала на плече у невестки. Салли, гладя ее по голове, сама плакала: "Ну что вы, матушка, что вы. Все закончилось, все хорошо, сейчас поедем домой, в Бостон, там у нас куры, лодка, море рядом, вам понравится…"
— Баба! — маленькая Марта потянулась к ней. "Моя баба!"
— Ты же моя хорошая, — миссис Бетси расцеловала смуглые, пухлые щечки. "Ты же моя красавица, внученька моя".
Нат оглянулся на женщин: "Дэниел, я даже не знаю, как…"
— А никак не надо, — улыбнулся мужчина. Собрав бумаги, уложив их в кожаный портфель, он добавил: "Это просто мой долг. Сейчас первый же подобный случай, который дойдет до Верховного Суда Массачусетса, будет решен в пользу истца, на основании прецедентного права. И все — рабства в нашем штате больше не будет. Пошли, а то у нас обед простынет, тут одна таверна, на весь Баррингтон".
— Мистер Вулф, — миссис Бетси, все еще держа на руках внучку, подошла к нему, — вы знайте, как только у вас семья появится, я своих — она улыбнулась сквозь слезы, — оставлю, и буду ваших деток нянчить, сколь смогу. Это я обещание дала такое.
— Миссис Фримен…, - мужчина покраснел.
— Ему, — негритянка указала пальцем на небо. "А Его не обманывают, так что сразу, как женитесь — я к вам наймусь, и не спорьте даже. Без вас бы я свою семью не увидела".
Констанца, смотря вслед семье Фрименов, тихонько взяла Дэниела за руку: "А что вам судья сказал?"
— Сказал, что я молодец, — усмехнулся Дэниел, погладив рыжие косы.
— Да, — девочка подняла серьезные, темные глаза, — да, это так, дядя Дэниел. Я вами очень горжусь — добавила девочка и рассмеялась: "Вы же проголодались, наверное".
— Очень, — хмыкнул Дэниел. Они вышли из полутемного, узкого коридора на залитый весенним солнцем двор.
Бостон
Невысокий, изящный юноша в сером сюртуке поднимался вверх, на Бикон-Хилл. Каштановые кудри шевелил ветер. Он, обернувшись, поправив кипу, посмотрел на сверкающую гавань.
— Семь лет прошло, как мы тут чай топили, — хмыкнул Меир Горовиц. "А все равно — воюем еще, конца и края этому не видно. Хоть из Филадельфии британцев вышибли, и то хорошо. И в Нью-Йорке я отлично поработал, вспомнил старые времена, — он усмехнулся и услышал свой голос: "А я вам говорю, генерал Вашингтон, следите за генералом Арнольдом, лучше ему не доверять. Если он еще не продался британцам, то непременно это сделает".
Над его головой шелестел листьями клен, пахло цветами, жужжали пчелы. Меир вдруг, тоскливо, сказал: "Дома-то как хорошо, зима есть, и лето, а не эта жара бесконечная".
Он вспомнил зеленую траву и беломраморные надгробия еврейского кладбища в Ньюпорте.
Меир вздохнул. Подняв старую, потрепанную суму, он направился дальше. "Хоть кадиш на могиле Хаима сказал, а Мирьям — так и лежит где-то там, в лесах. Бедная моя сестричка. Теперь уже точно — нет ее в живых, Эстер же мне написала. Брат ее нашелся, и то хорошо".
— Так, — он порылся в карманах, — в синагоге, в Филадельфии, нас уже ждут. Потом отплыву обратно, на Синт-Эстасиус. Другие боятся капитана Стивена Кроу встретить, а мне только того и надо — хоть узнает, что с сестрой его случилось.
Меир приоткрыл крепкую калитку. Он улыбнулся, глядя на табличку у двери: "Эстер Горовиц, дипломированная акушерка".
Он стукнул молотком. Подождав, прислушавшись, Меир растерянно сказал: "На вызове она, что ли?"
Эстер подняла голову от медного таза, и, тяжело дыша, потянувшись за кувшином, — прополоскала рот.
— Стучали вроде, — она оперлась руками о стол орехового дерева, что стоял в умывальной. "Терпи, терпи, — велела себе Эстер, задвигая таз с рвотой под стол, распахивая ставни. "Скоро все пройдет. Теперь уж никакой ошибки нет, второй месяц, Господи. Надо Дэниелу сказать. А что я ему скажу — сама же его и оттолкнула, мол, не люблю…, И травы пить я не хочу — дитя, в чем виновато?"
Она посмотрелась в зеркало. Надевая чепец, Эстер похлопала себя по бледным щекам. "Каждое утро тошнит, — подумала женщина, — еще хорошо, что Констанца в этот Баррингтон уехала, с Фрименами".
Эстер распахнула дверь передней и ахнула: "Вы, должно быть, Меир?"
— Какая красавица, — подумал юноша, и тут же одернул себя: "Да ты с ума сошел, Меир Горовиц, это же вдова Хаима".
Он поклонился. Эстер, взглянув в серо-синие, большие глаза, спохватилась: "Проходите, пожалуйста".
В гостиной пахло выпечкой. Эстер, внося большой серебряный поднос с кофейником и чашками, улыбнулась: "Это имбирное, у нас в Амстердаме его пекут. Я тоже — себе имбирь завариваю, а вы кофе пейте".
— От тошноты, — мрачно прибавила про себя женщина, садясь за стол. "Если бы еще помогало…, Ничего, немного потерпеть осталось".
— Какие глаза у нее, — Меир почувствовал, что краснеет. "Словно ночь — черные, а кожа белая, как мрамор". От женщины пахло какими-то травами, темные волосы были убраны под шелковый чепец. На шее виднелось несколько кудрявых завитков. Она тоже зарумянилась: "Я вам должна кое-что показать, господин Горовиц…"
Он поднял руку: "Просто Меир, пожалуйста. Мы же родственники, миссис Эстер".
— Хорошо, — алые губы улыбнулись. Она, поднявшись, покачнулась и схватилась за спинку стула.
— Не вставайте, — торопливо велела Эстер. "Это от жары, очень душное лето. Мой брат, когда был в Южной Америке, нашел вашего родственника, дальнего, его Аарон Горовиц зовут. Смотрите, — Эстер достала из книжного шкапа орехового дерева свернутый, большой лист бумаги. "Невестка мистера Вулфа, миссис Марта, из Парижа прислала. Тут все написано".
Меир склонился над родословным древом: "Столько родственников. И мы с вами тоже — родня, я вижу, только очень дальняя".
— Это невеста моего брата, — тонкий, с жемчужным ногтем палец погладил бумагу, — леди Джозефина Холланд. Она не еврейка, брат вместе с ней сейчас в Иерусалиме, Джо там учится. И Аарон тоже в Иерусалим поехал.
— Мы с ним троюродные братья, — тихо отозвался Меир. "Как бы мне ему написать?"
— Сейчас мистер Вулф в Париж собирается…, - женщина вдруг зарделась. Меир задумчиво хмыкнул: "Я знаю, мне в Филадельфии говорили. Хорошо, я тогда с ним письмо передам, для Аарона. Мне же на Синт-Эстасиус надо возвращаться, скоро уже, — он поднял серо-синие глаза, — я с Песаха тут, в колониях".
— А где же вы были все это время? — удивилась Эстер, убирая родословное древо.
Юноша отпил кофе: "Там и здесь. В Нью-Йорке, в основном. Работал, — он поднял бровь. "С той поры, как меня Ягненком звали, много воды утекло. Меня уже и не помнит никто, очень удобно".